По словам блаженного Августин а есть два града, различающиеся по внутреннему самоощущению. Первый град - небесный, жители которого любят Бога до ненависти к себе; второй же град - земной, обитатели которого любят себя до ненависти к Богу . Если одним из первых земных жителей первого града был Авель , то основателем и созидателем на земле второго стал Каин .

"И пошел Каин от лица Господня; и поселился в земле Нод, на восток от Едема" (Быт.4,16 ).

Многие толкователи считают, что эта земля обитания проклятого соответствовала будущим территориям северной Индии и Тибета. Это толкование подтверждается тем, что и враги Божии говорят об этих местах, как о древнейшем центре сатанизма. С другой стороны, один из древнейших городов Шумера, Эриду соименен внуку Каина Ираду , а основатели его, по свидетельству шумерцев пришли с востока. Основание этого города они относили к допотопным временам. Интересно, что слово "Нод "(блуждание) св. Ефрем передает как "трясение", потому что и земля тряслась и стенала вместе с Каином (), между тем известно что эти территории (Тибет и Гималаи) появились недавно в результате тектонической активности.

"И познал Каин жену свою, и она зачала, и родила Еноха" (Быт.4,17 ).

Как уже говорилось выше у Адама кроме Каина и Авеля были еще сыновья и дочери. В первое время существования мира брак заключался между братьями и сестрами и еще не являлся грехом кровосмешения. Утверждают, что обрезание данное Аврааму было знаком того, что эти браки в его время стали уже беззаконием, но прямо они были запрещены при Моисее . Однако в языческом мире они удержались вплоть до пришествия Христова . В те времена в этих браках не было еще опасности генетических заболеваний новорожденных, так как у недавно сотворенных людей гены были еще почти не заражены мутациями. Ныне же после подобного брака велика вероятность рождения урода.

С другой стороны эти союзы были позднее запрещены Богом потому, что Ему было неугодно, чтобы люди замыкались в маленькие самодостаточные группы и в одном человеке соединялись бы сразу несколько видов родство. Сам этот запрет естественно вел к увеличению природных уз любви между людьми, так что у мужа появилась отдельно и жена, и теща, и сестра, и мать, и эти степени родства перестали смешиваться между собой.

Итак, когда Каин удалился от Едема вместе со своей женой (ее звали, по преданию, Калмана), то он родил сына и назвал его "Освятителем" Каинова образа жизни, т.е. давшего ему идеологическое обоснование.

"И построил он город; и назвал город по имени сына своего: Енох" (Быт.4,17 ).

Так началась городская цивилизация! Впервые был построен город, в котором человек утративший связь с Богом и миром, ставшим для него враждебным желает спрятаться за рукотворными оградами. И основателем его стал первый убийца боящийся возмездия. -Вот библейское отношение к прогрессу. Он -порождение страха преступника.

Однако кроме этого в мыслях у Каина было гордое желание увековечить имя своего сына. "В мыслях у них, что домы их вечны, и что жилища их в род и род, и земли свои они называют своими именами. Но человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают. Этот путь их есть безумие их, хотя последующие за ними одобряют мнение их" (Пс.48,12-14 ). -Пророчески возглашает Давид и о современных каинитах, восторгающихся прогрессом и мечтающих, что память о них переживет века!

По свидетельству Иосифа Флавия , Каин насильно сгонял в свой город других людей. "Свои владения он увеличивал грабежами и насилием и, приглашая своих сотоварищей к совершению бесстыдств и разбойничанью, он становится руководителем и наставником их в разных гнусностях. Изобретением весов и мер он изменил ту простоту нравов, в которой жили дотоле между собою люди, так как жизнь их, вследствие незнакомства со всем этим, была бесхитростна, и ввел вместо прежней прямоты лукавство и хитрость. Он первый поставил на земле разграничительные столбы, построил город и, укрепив его стенами, принудил своих близких жить в одном определенном месте." Так что Каина можно считать родоначальником паспортной системы, торговли и частного землевладения.

По преданию, его позорная жизнь проходила пред взорами семи поколений. (Так св. Ефрем понимает слова "отмстится всемеро"), и убит он был через год после смерти Адама (931г. от сотворения мира; 4577г. до Р.Х.). Произошло, как говорят, это так, -Праправнук Каина Ламех , был близорук, но очень любил охотиться. На охоте ему помогал отрок. И вот однажды он увидел, что в лесной чаще двигаются ветви с листьями, и показал на это место Ламеху , который тотчас выстрелил туда. А между тем, там отдыхал Каин и стрела попала ему в самое сердце. Ламех ужаснулся, узнав кого он убил, и прейдя в ярость убил и отрока. Именно об этом он сказал в своей песне: "Я убил мужа в язву мне, и отрока в рану мне. "(Быт.4,23) Так излагает это предание св. Димитрий Ростовский. (8. стр.98-100)

"У Еноха родился Ирад." (Быт.4,18 ). Имя новорожденного означает или "город" указывая этим на него, как первого настоящего горожанина, или по другому переводу "бодрствующий в снисхождении". Во втором значении это имя показывает духовную деградацию каинитов. По видимому Ирад положил начало освоению берегов Персидского залива и основал соименный себе город Эриду , считавшийся древнейшим в Шумере. Возможно именно он почитался в этом городе как бог воды и бездны Эа , ибо он начал освоение болот. Но все это лишь предположения.

"Ирад родил Мехиаэля" (Быт.4,18 ). Имя его означает в переводе "пораженный, изглаженный Богом " и дано ему или в воспоминание о какой-то страшной каре Божией постигшей каинитов за грехи и заставившей их на время смириться, или же показывающее, что среди проклятого племени Бог уже начал забываться. Впрочем оба эти толкования взаимодополняющие, ибо забывающим о Господе Он напоминает о Себе наказаниями.

"Мехиаэль родил Мафусала" (Быт.4,18 ). Имя его также имеет глубокий смысл и означает "просящий у Бога смерти". Такое настроение у потомков Каина показывает, что они впали в отчаяние и не надеялись на спасение. А от такого состояния человеческой души рукой подать и до союза с нечистыми духами.

"И взял себе Ламех две жены: имя одной: Ада, имя другой: Цилла" (Быт.4,19 ). Так было нарушено изначальное единобрачие и изобретена полигамия. Сами имена его жен говорят об разнузданности и плотоугодии Ламеха . - "Ада " означает" украшение, привлечение", а "Цилла " - "тень, ширмы", то есть они отличались внешней привлекательностью. По преданию Цилла была первой изобретательницей косметики, а Ада украсила себя золотыми серьгами и другими украшениями. Всему этому их научили демоны, в то время уже вступившие в тесный союз с каинитами.

"Ада родила Иавана: он был отец живущих в шатрах со стадами" (Быт.4,20 ). Он изобрел кочевническое скотоводство (в отличие от пастуха Авеля , ведшего оседлую жизнь). Таким образом Откровение говорит, что оседлая жизнь древнее кочевнической (в отличии от псевдонаучного мнения о постепенном прогрессе человека и переходе его от кочевания к оседлости). Слово "стада" упомянутые здесь в буквальном переводе означает "купленный скот". Очевидно он первый усовершенствовал торговую систему введенную Каином и создал рынок животных.

Иаван позднее был подобно другим изобретателям ремесел, обожествлен и почитался греками под именем Пана . Вообще, по мнению святых Отцов , многие языческие боги были прославившимися в чем-то люди, которых почли обладающими какими-то сверхъестественными силами и обожествили. Силы им действительно помогали, но были они не сверх- , а противоестественными. Для нас, жителей ХХ века это святоотеческое мнение не кажется чем-то невероятным, ибо мы видели как обожествляли еще живого вождя, а после смерти поклонялись его трупу и статуям.

"Имя брату его Иувал: он был отец всех играющих на гуслях и свирелях" (Быт.4,21 ). само его имя происходит от слова "йовел " - протяжный звук трубы, возвещающей начало Нового Года. Он стал родоначальником музыки, которая предназначалась для того, чтобы подменить собою ангельское пение, которым человек наслаждался в раю. Как пишет исследователь церковного пения В. И. Мартынов , "если причиной ангельского пения является преизбыток благодати, то причина возникновения музыки коренится в утрате благодати... Музыкальные звуки, возбуждая особым образом душу человека, способны приводить ее в некое возвышенное и приятное расположение, напоминающее райское блаженное состояние и в какой-то мере восполняющее его отсутствие, на краткое время позволяя забыть ей о тяжких заботах мира. Таким образом, музыка, являющаяся неким заменителем или эрзацем нетленной райской пищи, могла возникнуть и стать необходимой только в результате утраты человеком райского блаженства вообще и способности слышать ангелов в частности."

По мнению этого автора музыка изобретенная Иувалом носила магический характер. Подобно наркотикам она приводила человека в экстаз и он ощущал, что его переполняют сверх силы, дающие ему возможность управлять стихиями вселенной и способность достичь телесного бессмертия без Бога . - Очередная попытка вкусить от древа жизни. Благодаря музыке человек истончал кожаные ризы наложенные на него Творцом и входил в общение с невидимым миром падших духов. Такой вид музыки сохранился и до сих пор в языческих, особенно шаманских культах и в связанной с ними рок культуре. "Эта магически-экстатическая сила в соединении с силой физической и стала являться одной из отличительных черт допотопных людей, которых Священное Писание называет "сильными, издревле славными людьми ", прибавляя, что "все мысли и помышления их были зло во всякое время ". Таким образом можно предполагать, что магическая природа музыки послужила одной из причин развращения допотопного человека" .

Гусли упоминаемые здесь - это десятиструнная арфа, а свирель - скорее всего инструмент похожий на волынку. Таким образом Иувалу принадлежит честь изобретения как струнных, так и духовых инструментов. По преданию именно он был основателем коллективных ритуальных оргий в честь демонов. Позднее он был обожествлен и у греков почитался под именем Аполлона . Хотелось бы отметить, что недавно было найдено подтверждение этому библейскому повествованию и со стороны археологии. По сообщению средств массовой информации в Словакии найдена костяная флейта, принадлежавшая неандертальцу . Эти люди скорее всего жили сразу после Потопа и наличие у них флейты скорее всего указывает на то, что этот инструмент изобретен еще до этой Катастрофы .

"Цилла также родила Тувалкаина (Фовела, молотобойца), который был ковачем всех орудий из меди и железа" (Быт.4,22 ). -Так Библия сообщает нам имя изобретателя металлургии. Вероятно он сперва начал обработку меди, а уже потом и железа (поэтому видимо и возникли теории о бронзовом и железном веках). Он разработал технологию получения металлов из руд, а также изобрел чеканку и ковку. Термин "молотобойца" отнесенный в переводе LXX к Тувалкаину означает мастера, ударом молоточка показывающего кузнецу-подмастерью место для удара тяжелым молотом. Он изобрел мечи, оружие, сельскохозяйственные инструменты и многое другое. После него каиниты начинают вооружаться и на земле завязываются войны, ставшие особенно ужасными тогда, когда появились исполины.

Это изобретение, возможно, произошло во второй половине I тысячелетия от сотворения мира, ибо по Шумерским спискам допотопных царей уже третий из них (соответствующий Еносу, родившемуся в 435 году) правил в городе Бадгур-гурру , название которого означает "город бронзовых изделий".

Современная наука желает отнести появление металлургии к временам гораздо более поздним и верит, что первые люди были грубыми дикарями, использовавшими орудия из камня и дерева. Но существует ряд археологических свидетельств того, что и здесь библейское повествование о Тувалкаине достовернее научных предрассудков. Кроме уже упомянутых шумерских табличек, говорящих о существовании металлургии еще до потопа, в толще земли часто находят металлические предметы вышедшие из допотопных мастерских. Так, в каменноугольном пласте найдена "25-тисантиметровая золотая цепочка в восемь каратов, чугунный горшок и человеческий череп, свидетельствующий о том, что человеческая цивилизация погибла в то время, когда образовывался каменный уголь"(). В ордовикском песчанике (по эволюционистской шкале ему 400-500 млн. лет) найден кусок окаменевшего дерева (частично превратившегося в уголь). Исследования показали, что это ель (предположительно эволюционировавшая спустя миллионы лет), являющаяся остатком рукоятки железного молотка.() Очевидно, что этот инструмент потерял во время потопа какой-то ученик Тувалкаина .

Возможно, ученики Тувалкаина усовершенствовали его технологию и стали использовать электричество. По крайней мере в Египте эпохи Древнего Царства использовалась гальваника. - "Тонкий слой золота, с помощью электролиза, наносился на металлическую основу"(). В Вавилоне времен Саргона Древнего (традиц. дата 2316-2261г. до Р.Х.) была изготовлена электрическая батарея. Устроена она была так. - "Керамический кувшин, внутри которого, строго по центру, был подвешен медный цилиндр. Внутри цилиндра через всю его длину, проходил металлический стержень. Когда в кувшин с цилиндром и сердечником заливался обычный виноградный сок, внутри образовывалось электрическое напряжение в полтора вольта!" (). Если уже после Потопа , разрушившего всю первоначальную цивилизацию, люди пользовались такими технологиями, то мы в праве предположить, что изобретена она еще в первом мире.

Тувалкаин также как и его братья был обожествлен и почитался под именами Гефеста и Вулкана .

"И сестра Тувалкаина Ноема" (Быт.4,22 ). В ее имени содержится и название ее изобретения. Ноема означает "миловидная, прекрасная". Она является основательницей проституции, и по преданию, именно чрез нее началось совращение сынов Божиих - сифитов. Ее почитали как богиню разврата под именем Афродиты - Венеры - Иштар (финикийцы сохранилось даже ее подлинное имя - Наама).

Она была также создательницей системы тонов и пения, а также технологии прядения волны и льна, и искусства ткачества. Ноема же изобрела способ делать из молока животных масло и сыр, и была изобретательница прочих женских рукоделий. Все эти изобретения служили для ее главной работы-блудодеяния, которое было, видимо у каинитов священным. по крайней мере в Вавилонии храмовые блудницы, служительницы богини разврата (Иштар =Ноемы ), занимались и рукодельем, и "священным" блудом, через который человек входил в союз с богами-бесами.

"И сказал Ламех женам своим: Ада и Цилла! послушайте голоса моего: жены Ламеховы! Внимайте словам моим: я убил мужа в язву мне и отрока в рану мне. Если за Каина отмстится всемеро, то за Ламеха в семьдесят раз всемеро" (Быт.4,23-24 ).

Это первые в истории человечества стихи (Тут есть и рифма, и ритм). Поводом к этой песне послужило невольное убийство Ламехом Каина , произошедшее при жизни седьмого поколенья. По мысли св. Андрея Критского песнь Ламеха есть плод его покаяния в убийстве. В связи с этим пониманием древнейшей песни Д. Щедровицкий дает очень интересное толкование ее последней фразы. - "Буквально древнееврейское выражение "шив" им вэшива"a" означает "семьдесят семь". Значит, если вина Каина отомстилась в 7 поколении, то вина Ламеха отомстится "в 77 поколении"..

В Евангелии от Луки находится родословие Христа восходящее к Адаму , и в нем насчитывается ровно 77 имен (Лк.3,23-38 ). Значит, согласно удивительному прозрению Ламеха, в 77 поколении от Адама будет искуплен грех невольного убийцы. Именно Иисус Христос принес на Голгофе жертву, искупающую грехи всякого человека, раскаивающегося в них перед Богом (Мф.1,21;26,28 ).

Ламех , по мысли святого Ефрема Сирина , первым задумал смешать две ветви рода человеческого - каинитов и сифитов, для того, чтобы первые не вымерли из-за недостатка мужчин. Но этому страшному происшествию, повлекшему за собою Всемирный Потоп , мы посвятим особую главу.

В заключение хотелось бы отметить такую особенность современной исторической науки как ее склонность к обезличиванию. При всяком удобном и неудобном случае ученый стремится подменить конкретного человека племенем, мифом, этнонимом, тотемом и тому подобными "личностезаменителями". В свою очередь народы или племена подменяются археологическими культурами (так, что человек становится придатком собственной вещи) и экономическими системами. Недаром большая часть наших учебников посвящена описанию быта и экономической борьбы безликих масс. Если же кто-то вдруг заговорит о конкретном человеке-изобретателе ремесле или искусства, то у историка тотчас возникает аллергическое желание назвать его тотемом, "мифическим божеством ". Для современных людей кажется более научной та картина мира, в которой прошлое затянуто глухим туманом безвестности, облагороженном пустым прикрытием наукообразного блудословия. Видимо это явление связанно с тем, что гордыня, которой покланяется современное "прогрессивное человечество " на самом деле разъедает сознание и лишает человека его личностности. Для гордеца удобнее видеть в другом не особый, неповторимый образ Божий , а лишь материал, или как сейчас точно говорят "массу", для приложения своего своеволия. касается это не только современности, но и прошлого, которое подстраивается под желание нового самоистукана. не даром именно на базе современной "научной" идеологии возникли тоталитарные культы делающие все прошлое лишь преуготовлением к наступлению "прекрасного нового мира ". Куда смиреннее и мудрее были средневековые люди, верившие в реальность человека, и видевшие в истории разумный органический процесс складывающийся из разумных действий свободных личностей, управляемый самодержавным действием Промысла не отвергавшего их свободы. Потому и знали они конкретных изобретателей ремесел, основателей городов, великих полководцев, царей и священников олицетворявших свои народы!

Священник Даниил Сысоев

Град Божий

В давние времена, во времена величайших бедствий разлагавшегося Рима, блаженный Августин, защищая истину христианства, развивал мысль о том, что наряду с отживающим и погибающим от своего разврата «градом диавола», в который превратился Рим, есть светлый и живой «град Божий», в котором обитает христианское население империи. Он доказывал, что бедствия, карающие Рим, минуют христиан, которые силой Божией живут счастливо и спокойно даже среди разорений варваров.

Среди бедствий и нестроений современной России, столь часто напоминающей «град диавола», также существует «град Божий», Высшей силой охраняемый в душевном мире и спокойствии даже при самых ожесточенных нападениях обитателей «града диавольского».

Эти уголки «града Божия» каждый православный знает в своих приходах, в своих иноческих обителях; он их встречает среди случайной толпы не знающих друг друга паломников, среди духовных детей всем известных наставников; находит уголки «града Божия» в своей семье и вообще всюду, где верят в Бога, чтут Его и стараются жить по Его, а не по своей воле. Волны житейского моря, воздвигаемого бурей напастей, обрушиваются со всех сторон на островки «града Божия», многое разоряют, многих грубо оскорбляют не только в моменты каких-нибудь «освободительных движений», а иной раз еще и похуже - в моменты торжества порядка. Однако не погибают уголки и островки «града Божия», их обитатели не остаются без поддержки, не умирают с голода, и даже среди напастей чувствуют себя во много раз счастливее, чем их враги и разорители, выходцы «града диавола».

И вот среди хаоса мнений, среди вавилонского смешения идей и языков современной России для всех, еще надеющихся на возрождение родины, главнейшим делом должно быть теперь охранение нашего «града Божия». Что бы ни случилось с Россией, он не исчезнет, как не исчез при разрушении Древнего Рима. Но страшна судьба страны, когда обитатели «града Божия», как некогда блаженный Августин, принуждены сказать себе, что все вокруг развертывающееся есть уже не родина их, а «град диавола», с которым их связывают разве только условия материальной жизни да холодные узы юридического строя. Пусть не постигнет нас это бедствие, ибо в нем - смерть государства.

Родники жизни этической находятся только в «граде Божием». Ими некогда воспользовалась для своего спасения древняя Византия и этим протянула жизнь «ромеев» еще на тысячу лет. Этими родниками воспользовались молодые тогда нации и основали могучие государства и пышные цивилизации. Мы не должны допустить, чтобы теперь наше родное государство отвернулось от этих родников и загубило себя в духовном бесплодии «града диавола». А для этого мы должны всеми силами охранять уголки и островки «града Божия», у нас процветающие среди духовного истощения окружающего мира.

Пусть не покажутся наши слова непонятными. Те, которые пользуются указываемыми нами родниками жизни, без объяснений поймут нас. Те, которые еще остаются хоть немножко христианами, и даже те, которые имели несчастие утратить живую веру, пусть расспросят знающих, пусть побывают в наших оазисах, обителях истинных иноков, побывают у наших святынь, приглядятся к нашим домашним и общественным праздникам этим святыням, и тогда они поймут нас, увидят, что не фразы говорим мы, а указываем действительные источники утешения и духовной жизни, причастность к которым делает человека свободным при каком угодно порабощении со стороны «града диавола». Они поймут, какое бедствие готовят России все, разъединяющие нашу гражданскую жизнь с жизнью «града Божия», и какие необоримые силы могли бы влиться в духовно истощаемую Россию с того момента, когда русские граждане и правители земли решатся снова искать союза с этим источником нравственной жизни и высоты личности.

Бедствия России и ее развращение начались с того, что некогда живой союз стал постепенно превращаться в пустую форму, и даже хуже - стал поддерживаться только из желания подчинить государству свободный «град Божий». Это предприятие - фантастическое, потому что нравственный элемент выше и сильнее юридического. Право юридическое само делается сильно только тогда, когда подчиняется праву нравственному, Божественному. Пытаясь подчинить себе Церковь, государство только отбрасывает от себя всю ее живую силу, которая единственно полезна для него.

И вот с этого подчинения, собственно говоря лишь мечтательного, ибо оно состояло в подчинении лишь внешности, а вело к разрыву союза с самой сущностью «града Божия», - с этого и началось падение России. С возвращения ее к нравственному подчинению государственного закона праву Божественному только и может начаться снова возрождение русского разума, русской мощи, русской доблести, русской исторической миссии.

И мы не должны терять надежды, что еще способна к этому Россия, а в ожидании - наша задача, как для своей собственной души, так и для блага родины и родного государства, - охранять в себе и вокруг себя святость жизни «града Божия», как бы ни мешали этому ложные шаги нынешней гражданственности, временно, нужно надеяться, у нас возобладавшей.

«Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой...» Это про россиян.
Фото Reuters

Уверен, что социологи осудят меня за схематизм, но все же осмелюсь высказать предположение, что политическое и экономическое поведение людей прежде всего определяется тремя факторами – законами, обычаями и их собственным выбором. И законы, и обычаи в России чрезвычайно слабы. Результаты переговоров как между частными организациями или между частными организациями и властями, так и между властями и гражданами более всего регулируются не законами и обычаями, а складывающимися отношениями между встретившимися людьми. Каждый знает, что решение любого вопроса, даже сугубо формального, прежде всего зависит от результатов личных контактов. Поэтому в России даже взятка – это не только нарушение закона, но и, напротив, способ институализации отношений. Фиксированная сумма в конверте в меньшей степени принадлежит к сфере частных отношений, чем заигрывание с собакой дворника.

Автопортрет россиянина

Но как подобные построения сочетаются с всевластием бюрократии, с постоянной регламентацией всего и вся, а также с соборностью, общинностью и коллективизмом? Прекрасно сочетаются. Ибо общество, построенное на индивидуальных отношениях двух контактирующих людей, не может существовать длительное время, оно попросту развалится. Нужны подпорки. Простые люди ищут более долгосрочной поддержки друг у друга, чаще всего у ближайших родственников или – реже – у старых друзей. Ну а государственные мужи произносят духоподъемные речи про державность и соборность, а в перерыве между речами пишут бесчисленные инструкции, призванные указывать людям, где, когда и сколько раз им полагается чихать. Но все эти подпорки не превращаются в законы и обычаи, и личный произвол каждого остается в силе.

Наименее прочным в триаде «законы, обычаи и собственный выбор людей» оказывается самый традиционный компонент – обычаи. Надежды, что молодое поколение, выросшее в постсоветское время, научится вести дела, не впутывая в них поминутно личные взаимоотношения, оправдались в очень малой мере. Вера в правовые способы разрешения проблем в основном заняла место не личного произвола, а обычая.

В принципе сужение области применения неписаных правил не должно никого удивлять, ибо это естественное явление, сопровождающее модернизацию. Но наблюдаемое нами разрушение норм далеко вышло за пределы ожидаемого. Общество все же не может существовать не только без законов, но еще в большей мере без традиций. Разрушение непрочной эклектики советских и досоветских норм расчистило пространство для нового мифотворчества сверху и снизу. Мутный поток разнообразных традиций и национальных проектов с 90-х годов захлестывает наше общество. Фоменко, Гумилев, евразийство, православие, святой Николай II, Паршев, блаженные времена застоя, хорошие чекисты, плохие янки («пиндосы») и т.д. и т.п. смешались в головах постсоветских обывателей. И власть тоже не осталась в стороне от строительства национальной идеи с миру по нитке, одна символика российского государства чего стоит. Однако все подобные проекты если и решают в какой-то мере проблему идеологического вакуума в смертельно обиженном, но постоянно привстающем с колен социуме бывшей сверхдержавы, то никак не могут выполнять регулятивные функции настоящих обычаев.

Общества, где люди договорились о долгосрочных правилах, то есть об обычаях и законах, я называю холодными, ибо, договорившись о правилах, человеку уже не нужно искать личные контакты. В числе самых холодных обществ – те, где максимальный уровень доверия, прежде всего западные страны с их развитым правом и страны Дальнего Востока с их жесткими обычаями. Другие общества, где люди не договорились об общих правилах, а вынуждены договариваться вновь и вновь, – наоборот, теплые. Нетрудно догадаться, что в числе самых теплых обществ – латиноамериканские и африканские страны, а также Россия. Теплые общества менее успешны экономически, не имеют развитой правовой системы, сильно коррумпированы и вообще крайне несправедливы (границей могут служить значения показателей имущественного расслоения, уровня преступности и т.д.). И в то же время теплым обществам действительно свойственны более теплые отношения между людьми и более высокие представления о справедливости, либо вовсе не реализующиеся на практике, либо реализующиеся в страшных и гротескных формах.

Как известно, российскому обществу при всей его любви к самовосхвалению столь же свойственна и склонность к самобичеванию. Рискну предположить, что в настоящее время одной из главной составляющих любви к самобичеванию является массовое понимание того печального обстоятельства, что в XXI веке подобное общество не может быть эффективным.

Способы выхода из собственной шкуры и расстояния, на которое надо выйти, а также представления о том, как этот процесс реально проходит, являются одними из главных водоразделов, разделивших наших политиков, в том числе либералов разных мастей. Мне представляется, что в поле многообразных ответов на бесхитростные и хитроумные вопросы социологов выделяются два ядра представлений, несколько противоречивых в основе, но значительно более цельных, чем вся совокупность ответов целиком.

Первое ядро – это идеализированный легалистский образ, распространяющийся на самого респондента (городского обывателя) и на его представление о правильном обществе. Значительная часть респондентов, в первую очередь более молодые, утверждает, что им свойственны: надежность, умение держать слово, самостоятельность, умение лично принимать жизненно важные решения, чувство долга, добросовестное исполнение взятых на себя обязательств, ответственность за себя и за свою семью, способность самостоятельно ее обеспечивать, уважение к законам и готовность их соблюдать.

Оставляя в стороне правдоподобность такого автопортрета, сразу отметим, что личность, обладающая подобными качествами, безусловно, укладывается в образ успешного члена современного либерального общества, носителя «протестантской этики». Теперь посмотрим, что думает подобная личность о легитимности частной собственности. В исследованиях Левада-Центра, отнюдь не настроенного на идеализацию советской власти, не менее 40–45% заявляют о законности прихода власти большевиков и национализации частной собственности в 1917 году. В то же время приватизацию даже мелких госпредприятий торговли и сервиса признают законной только 30% респондентов, а крупной – не более 10–15%. Подобные взгляды разделяют не только в бедной глубинке, но и в богатых столицах; в Москве и Петербурге большая часть респондентов высказывается за доминирование государственной собственности не только в тяжелой, но даже в легкой промышленности.

Антибуржуазный характер подобных представлений не вызывает сомнения. И на первый взгляд они полностью противоречат легалистскому образу образцового носителя «протестантской этики». Но, если вдуматься, на самом деле между ними нет и глубокого противоречия. Завышенные представления о людях современного демократического общества (и особенно о самом себе) легко сочетаются с завышенными представлениями об источниках частной собственности – только своим трудом и своим предпринимательским талантом – и о легитимности и справедливости вообще. В рамках столь возвышенных представлений дихотомия «свобода vs справедливость» полностью растворяется и исчезает – честный и ответственный бизнес обязан платить налоги, составляющие один из источников государственного патернализма, а доходы от государственной (=общенародной) собственности на природные ресурсы образуют второй источник социальных льгот.

В подобной конструкции, если ее воспринимать всерьез, нетрудно разглядеть идеализированный образ шведского (датского, норвежского и т.д.) социализма. А также неисчерпаемую электоральную базу для социал-демократии. Беда лишь в том, что носитель подобных представлений сам не воспринимает их на полном серьезе. Ему прекрасно известно (хотя и стыдно в том признаться), что не только окружающие, но и он сам бесконечно далеки от этого идеального образа. Это скорее идеальный конструкт, годный для задушевных бесед или для ответов социологам, чем руководство к действию. И неисчерпаемое море потенциальных социал-демократических и леволиберальных избирателей превращается в тоненький ручеек, изредка наполняемый мутными водами надежд на перераспределение природной ренты.

Для низкой жизни гораздо более пригодно второе ядро представлений – представлений лукавого раба лукавых господ. Лукавый раб, ссылаясь то на насущную необходимость, то на пример других людей, готов нарушать взятое слово, перекладывать на других решение жизненно важных вопросов, не отвечать за свои поступки и совсем уж не склонен уважать и соблюдать законы. Он также надеется на государственный патернализм и на помощь властей, но не менее уверен, что власти сумеют его обмануть еще лучше, чем он их, и поэтому волей-неволей вынужден сам доставать средства к существованию, не останавливаясь перед нарушением противоречивых законов, а лишь опасаясь испортить отношения с теми, от кого зависит его благополучие. Как ни странно, подобный этос гораздо менее антибуржуазен, чем чисто легалистский. За властями, получившими, ухватившими, добывшими себе право на открытое насилие, признается право и на приватизацию собственности, и на приватизацию административных функций. Такое же право (в меру собственных возможностей) признается и за самим собой. В пределе и сам вопрос о форме собственности теряет значение: не важно, какое предприятие числится акционерным обществом, а какое – казенным имуществом, сопоставляется лишь размер дохода, который можно получить.

Из подобных представлений, разумеется, не проговариваемых с такой откровенностью, однозначно не следуют ни политический выбор вообще, ни результаты голосования на парламентских и президентских выборах в частности. Прежде всего сама ценность выборов не представляется высокой. Можно вовсе не голосовать, можно (и порой полезно) подтвердить свою лояльность начальству, можно ради стеба проголосовать за ЛДПР и других политических клоунов и маргиналов – начальство само поправит «неправильные» результаты голосования. Голосование за либералов даже для либерально настроенных людей представляется нужным лишь в том случае, если иной выбор грозит разрушением своего хрупкого благополучия (стабильного существования). В настоящий момент Владимир Путин и «Единая Россия» с их гарантиями стабильности (а также настоящими и фальшивыми обещаниями большего патернализма, щедро раздающимися во время избирательных кампаний) выглядят предпочтительнее для лукавого раба, чем либералы с их непопулярными реформами и призывами к гражданской ответственности.

Кто правее, кто левее

Легко видеть, что эти два мировоззренческих ядра выстроены (или сконструированы мною) на основе традиционной дихотомии «град земной vs. град небесный», но в то же время они нетрадиционны. Град небесный сменил традиционный русский идеал на идеал западный, точнее, на два наслоенных друг на друга западных идеала – идеал социалистический, изрядно обрусевший в ходе длительного бытования на российской почве, и идеал чисто западный, сверкающий незамутненными гранями протестантской этики. Активистские капиталистические (или протокапиталистические) черты града земного имеют более сложный генезис. Весьма вероятно, что их происхождение можно свести к обычным явлениям конца очередного имперского цикла или к традиционной русской вольнице. Но даже если их источники столь традиционны, то иная эпоха перекрашивает и перекраивает их на новый, более современный лад. Нельзя назвать оба ядра и коллективистскими, хотя коллективистское начало и присутствует в них обоих (глобальное общенациональное – в небесном, а локальное мафиозное – в земном). А в целом и низкий, и высокий образы у нынешнего россиянина – это образы атомизированных, выпавших из традиционного коллектива людей, полагающихся прежде всего на себя самого и на самых близких людей.

Разумеется, этими двумя ядрами не исчерпывается ни противоречивое сознание одного отдельного человека, ни тем более всего общества. Наиболее резко выделяются три полярные группы с более цельными мировоззрениями – социалисты и коммунисты, либералы-западники, а также национал-традиционалисты. По различным оценкам ВЦИОМа, первая группа включает 15–25% респондентов, вторая и третья – примерно по 10%. Оставляя в стороне национал-традиционалистов, чьи представления о мире в основном составлены из иных элементов, попытаюсь соотнести другие группы с описанными выше конструкциями.

Как мне представляется, большая часть социалистов и даже некоторая часть коммунистов ближе к первому ядру, чем ко второму. Из первого, весьма идеалистического ядра представлений у них частично или почти полностью вычищены социал-либеральные иллюзии, что делает их мировоззрение и более цельным и, по-видимому, более пригодным для практического применения. Либералы-западники, несмотря на свою немногочисленность, вряд ли образуют единую группу. Более левая часть, бывший «ядерный» электорат СПС и «Яблока», – это те, кто произвел с первым ядром представлений противоположную операцию: частично или почти полностью избавился от социалистических иллюзий, что также сделало их мировоззрение более цельным. Другая, более правая часть, потенциальные сторонники либералов, – в основном из числа продвинутой и успешной молодежи. Это те, кто начал осознавать бесплодность жизни по понятиям для построения либерального общества.

Однако гражданская пассивность вкупе с весьма рациональным поведением (зачем голосовать за партии, которые все равно не победят? + что изменится от одного моего голоса?), особенно при столь распространенной ныне фальсификации результатов выборов, позволяют большинству таких людей проходить мимо избирательных урн, демонстраций, пикетов, НКО и др. Весьма характерно, что идеи социальной ответственности и прозрачности бизнеса чаще противопоставляются друг другу, чем сочетаются вместе. Ибо под социальной ответственностью подразумевается, что часть выплат из непрозрачного бюджета компаний не распределяется между собственниками и их окружением, а милостиво отдается работникам и даже неработающему местному населению.

Быть партией

Суть споров между либералами различных направлений, если отбросить в сторону личные амбиции, упирается прежде всего в два принципиальных вопроса.

Вопрос первый: опираться на легалистское демократическое, но и в значительной мере социалистическое ядро представлений, пытаясь очистить его от антирыночных представлений, или отмывать те представления, на которых реально базируется наша рыночная экономика? Иначе говоря, с кем надо дружить – со слабыми социал-демократами или с сильной властью, проводящей то авторитарную модернизацию, то авторитарную демодернизацию, но и то и другое по откровенно недемократическим рецептам? В условиях, когда популярность власти пошла на убыль, этот вопрос стал еще острее. Вопрос второй: участвовать в строительстве нового национального мифа или нет? Вопрос еще более провокационный. С одной стороны, он напрямую связан с извечной у российских либералов проблемой совмещения либерального идеала с национальным, традиционно основанным на государственнических и коллективистских мифах. С другой стороны, вопрос не только сущностный, но и весьма конъюнктурный – новые идеологические представления непрочны, сильно связаны с ценами на нефть и личной популярностью Владимира Путина.

Возможно, основная проблема либералов состоит даже не в том, чтобы выбирать из двух плохих вариантов, а в том, чтобы научиться быть политической партией, пусть даже не имеющей названия и официальной регистрации, а не группой либеральных советников при византийском дворе. Критиковать правительство и даже президента, участвовать в региональных выборах, не испрашивая разрешения поддержки властей, давать советы правительству через СМИ и публичные выступления, а не через личные связи с оставшимися в правительстве либеральными чиновниками. Ибо в России выбор формы подачи своей политической позиции – это уже принципиальный выбор.

Трудно спорить с той констатацией, что возможности публичной политики в сегодняшней России невелики, доступ на центральные каналы телевидения выдается лишь в награду за хорошее (с точки зрения власти) поведение, а все остальные СМИ, вместе взятые, пользуются куда меньшим спросом, чем любой из центральных каналов. Прямая критика действий премьер-министра (=прошлого/будущего президента) может не только лишить доступа к электронным СМИ, но и отвратить избирателя, верящего в доброго царя и злых бояр. А потенциальные избиратели правых большей частью настолько аполитичны, что готовы посмотреть пять милицейских сериалов или прочитать десять детективных романов, чем выслушать одну серьезную общественно-политическую дискуссию.

И тем не менее ситуация с ведением публичной политики в России отнюдь не столь печальна, как следует из предыдущего абзаца. Во-первых, потенциальные избиратели правых партий, как правило, имеют доступ к Интернету и даже иногда на экране или на бумаге читают журналы и газеты. Во-вторых, сама власть, прекратившая что-либо объяснять народу, не желая того, подыгрывает тем, кто хочет и может что-либо объяснить.

В конечном счете либералы должны приложить максимальные усилия, чтобы развеять широко распространенные представления, что истинно либеральным является предоставление возможностей только тем, у кого есть средства, и наплевательство на всех остальных. И главная задача состоит в том, чтобы, несмотря на сузившиеся возможности, суметь наконец объяснить, что истинно либеральной политикой XXI века является обеспечение равных возможностей для всех тех, кто и может и хочет учиться и работать.

Эдуард Зибницкий, Новый мир № 6, 2012

Среди обитателей Дантова ада были и те, кто попал туда по политическим мотивам: великий гуманист поселил туда врагов своего родного города. В этом, пожалуй, он был не столько представителем Средневековья, сколько истинным италийцем, наследником гражданского духа древней Италии.

Античное отечество менее всего было абстрактной идеей, оно было вполне предметно, его материальные границы совпадали с линией городских стен, внутри которых - родные очаги и кровли… Патриотизм древних римлян - это всегда любовь к Риму, к его славе, а не к бескрайним просторам Римской империи. В свою очередь, гражданские добродетели для древних были неотделимы от личных добродетелей. Вопрос был не в том, за что ты, а с кем ты, по какую сторону городских врат. И, похоже, античность видела в христианах злодеев не потому, что они чтили своего еврейского Бога - ведь в Риме процветали все культы, - а прежде всего потому, что христиане отвергали гражданскую религию Рима, празднества и жертвоприношения которой были признаком лояльности и нормой доброго общежития. Цельс негодовал на христиан именно за это, для него античная религия была в первую очередь цементом имперской системы, хотя пряная дикость мифических представлений его самого смущала.

Но пройдет время - и христианство само станет «гражданским культом» и его тоже будут ценить за «цементирующие» свойства. Кроме того, богослужебная жизнь христиан строилась вокруг таинств, в полумраке катакомб, в интимных собраниях. Частный, слишком приватный культ, который избегал публичных пространств - как это контрастировало с открытостью античного полиса, где все формы жизни так или иначе выплескивались на улицы и площади! Христианство, казалось, замыкалось в себе, в своих интересах, не совпадающих с интересами государства. Точнее, эти интересы лежали в другой плоскости. Будь они враждебны именно Риму, Италии, - еще полбеды: римляне быстро научились восточных богов делать союзниками империи, а греческие и римские боги окончательно стали двойниками друг друга.

Христианство не то чтобы было против государства и рода, просто само благо оно формулировало по-другому. Апостолы нигде не говорят об «общем благе», которое более всего волновало античность, отсюда грандиозные замыслы Платона, отсюда культ публичных героев - военачальников и тираноборцев, законодателей, цивилизаторов, императоров, наконец. Христос был публичным человеком, Он собирал толпы слушателей и очевидцев, Он публично спорил с фарисеями и совершал публичные поступки. Но Он был как бы вне существующих институтов, и хотя Он называл себя Царем Иудейским, к разочарованию многих, стало очевидным, что власть захватывать Он не собирается. Он иногда игнорирует Моисеев закон, но не отвергает его. Он несомненно иудей, но остается вне партий и иерархии израильского общества. Иисус избегает самой острой темы - темы римской оккупации - и дает озадачивающие ответы на провокационные вопросы. Он как бы скользит поверх острых вопросов современности. На самом деле Он отказывается мыслить в жесткой логике вопрошающих - будь то фарисеи, синедрион или римский прокуратор. И самые главные события Евангелия совершаются втайне, для немногих, заранее оставляя поле для сомнений и неоднозначности.

Эрнест Ренан видел причину гибели античной цивилизации, о которой так скорбел, именно в христианах, а не в германцах и не в падении римских нравов. Новая религия, считал он, высасывала соки из империи, морально подтачивая ее изнутри, отбирая лучших людей у армии, государства, культуры. Это почти перекликается с ницшевским определением христианства: «вампиризм бледных подземных кровопийц». По Ренану, христианство вырабатывало слишком равнодушное отношение к гражданскому деланию, проповедуя уход от жизни, аскезу и подготовку к концу мира. Иными словами, христианство погубило античный мир тем, что игнорировало его ценности.

В какой-то момент, если развивать мысль Ренана, напрашивается параллель между позицией христиан по отношению к античному миру и позицией мусульман, непримиримых по отношению к западным ценностям, уже в наше время: даже становясь гражданами западных демократий, они остаются принципиально чуждыми Западу, скорее даже враждебными, пусть и пассивно. Но это - неверная аналогия. У воинствующих мусульман свое видение «общего блага», которое не совпадает с общим благом в понимании Запада. Это «общее благо» - только для верных, оно наступает в результате победоносной войны и расширения границ исламской уммы, в основе которой лежит Закон, регламентирующий почти все стороны жизни. Этот закон не рационален, он как бы дан свыше, и нет нужды обосновывать его внешними, в том числе западными, ценностями. Здесь не может быть синтеза, может быть только тактический компромисс.

У христиан же очень быстро появляется апологетическая литература, которая оправдывает новую веру именно с позиций античного мира - в терминах греческого рационализма и с точки зрения римского общественного правопорядка. Христиане с самого начала ищут примирения с миром и дают свои, христианские истолкования ценностей языческого или секулярного общества. Для начала христианскими становятся империя и философия… И выглядит это превращение так убедительно, что швы этого соединения уже едва различимы в дымке времен.

В самом деле, Новый Завет не предлагает никаких моделей общественного устройства, не призывает объединиться для священной войны, вообще нигде не говорит об общем благе, об идеальном государстве. Сказать вслед за Павлом «ибо нет власти не от Бога» (Рим. 13: 1) - это значит сказать менее чем ничего, так как если взять буквальное понимание этой фразы, то апостол просто уравнивает свирепую тиранию цезарей и, скажем так, кроткое правление Нумы Помпилия или уравнивает самодержавную власть православного российского императора, демократическое Временное правительство и большевистскую «диктатуру пролетариата». То есть любая власть de facto - божественного происхождения. Во всяком случае, очевидно, что Павел не отрицает государство как таковое и считает, что порядок, обеспечивающий гражданскую безопасность, необходимо поддерживать.

Но нигде в Новом Завете не говорится о том, как приобретать и как применять власть в государстве, то есть какова цель государства и какие у него могут быть средства. Христианам входить во власть было как бы противоестественно: первые члены Церкви совершенно спокойно себя чувствуют в роли маргиналов, в качестве одного из меньшинств и далеко не самой влиятельной общины империи. Их понимание «общего блага» в то время - это, пожалуй, победа веры над идолопоклонством, но это не более чем всеобщее обращение в христианство, то есть то же «личное благо», но в массовом масштабе.

Между тем христиане с самого начала участвовали во всех институтах общества, просто потому что в Церковь приходили все - первоначально это были иудеи, но вскоре в ней начали преобладать греки, египтяне, сирийцы, римляне… Из истории мученичества мы знаем, что христианство могло казаться заговором: язычники неожиданно обнаруживали христиан в своей среде. Тайные или явные христиане пронизывали все классы общества и внешне ничем не отличались от окружающих. Лионские мученики твердили суду: «Мы ничего дурного не делаем», тем самым ссылаясь на понимание общего блага, доброго и дурного, своих мучителей…

Итак, Данте, заселяющий свой ад врагами отчизны, был патриотом именно в античном смысле. Его гуманизм, о котором говорила позднейшая критика, заключается и в этой его заинтересованности в гражданской жизни, в его открытости мирским бурям, в гуще которых проходит граница между добром и злом и где цена ложного выбора - не исключено - вечные мучения за гробом… Эта гражданственная пылкость нам очень импонирует, но… но на самом деле, несмотря на грозные видения Дантова ада, Средневековье и Ренессанс все-таки не знали того драматизма политического выбора для христианина, как Модерн… Политика тогда не была связана с борьбой, скажем так, теизма и деизма, с борьбой разных социально-этических систем. Политика была вещью прикладной.

Другой гуманист и тоже итальянец, Никколо Макиавелли советует государям в борьбе за власть вырезать всю родню соперников, и речь идет не о борьбе за идеалы, когда, допустим, цель оправдывает средства, а о «страсти к завоеваниям», которую автор считает естественной, главное - правильно оценивать свои возможности. Там же он объясняет, как нужно дозировать злодеяния, чтобы не стать жертвой народного гнева. Его «Государь» весь написан о средствах, и ни слова о конечных целях политики, которыми грезят люди Модерна - будь то реформаторы, революционеры или реакционеры.

Строго говоря, Средние века и их более рафинированное продолжение в виде Ренессанса не знают идейных войн (между католиками и протестантами - не в счет), сотрясавших Европу в эпоху, начальным моментом которой стала, условно говоря, Французская революция. Средние века не знают непримиримости политических дискурсов. В самом выборе партии еще нет той остроты экзистенциального риска, когда за гражданскими столкновениями, за борьбой исторических начал, возможно, стоят духовные, мистические реалии. Данте мог поселить в аду только участников уже давно ничего не значащих и ничего не могущих изменить междоусобиц - он не мог поселить туда якобинцев, декабристов, масонов, карбонариев, социалистов, анархистов и сепаратистов, покусившихся на целостность «священных империй».

Средневековье, рассматривающее себя как Pax Christiana, не тяготилось жестокостью и политическим имморализмом в духе Макиавелли, картину мира которого можно сформулировать вполне по Ницше, - «плюрализм воль». Даже папа римский, объединяющий под святительской властью все страны Запада, отнюдь не был гарантом мира между западными христианами, а порой и сам был участником международных интриг и даже феодальных войн, как, например, папа Александр. Этот парадокс, когда христиане воевали против своего первоиерарха, представляющего в их глазах Церковь, не остался для современников незамеченным: например, шутка на эту тему стала сюжетом одной из фацеций Поджо Брачоллини - так что особо мучительной рефлексии по поводу такого рода парадоксов Запад не знал.

Папа, кардиналы и епископы были субъектами феодального права и в этом качестве участвовали в борьбе феодалов за власть. Даже конфессиональные различия не были решающими: римокатолики сражались друг с другом, равно как и православные, порой заключая союзы с теми, кого они считали еретиками или погаными. Русские княжества подвергались нападениям православных подданных Золотой Орды; московский великий князь насилием присоединил к своему государству православный Новгород, который, в свою очередь, сопротивлялся как мог; православные подданные Великого княжества Литовского воевали со своими единоверцами на востоке, будучи преданы своим государям-латинянам, - как легендарный Константин Острожский, покровитель православия в Литве. Собственно, тема верности государю, сюзерену, господину и есть главная тема социальной этики Средневековья. Именно в этом моменте субъекты общественных отношений прибегали к Богу как к посреднику. Здесь намеренно ставился вопрос о спасении души и намеренно дело спасения души подвергалось риску: на Востоке целовали крест, придавая политическому договору мистический смысл.

Предательство, измена, клятвопреступление - это и была та единственная «политическая статья» в средневековом кодексе, которая уготавливала место в Дантовом аду. Русские, присягая Михаилу Романову на Земском соборе, призывали на себя и на своих потомков страшные бедствия за нарушение клятвы - в этом веке и в будущем. Римско-католические короли Речи Посполитой оспаривали право московского митрополита снимать крестное целование с тех своих православных подданных, которые бежали из-под их короны на единоверную Московскую Русь. Та же логика действовала уже в царствование Петра, когда украинский гетман Иван Мазепа был подвергнут анафеме не за ересь, а за измену своему православному сюзерену.

Но встает вопрос о том, кому давать клятву верности, кто может быть государем, кто истинный государь и кто ложный. И право крови играло здесь, в общем-то, решающую роль. Дело даже не столько в суеверной вере в особенную «голубую кровь». Здесь еще была и проблема объективной легитимности, то есть внешней, независимой по отношению к субъекту власти. И право наследования было самым простым решением этой проблемы. В свою очередь, буржуазная эпоха знает субъективную легитимность, находящую оправдание в личных качествах и действиях властителя, в его соответствии задачам исторического момента. Порядок и право престолонаследия - пожалуй, самая острая, накаленная тема добуржуазной эпохи. Традиционный сюжет фольклора: принц может быть подменен во младенчестве, но кровь и судьба в конце концов берут свое, и он воцаряется на уготованном ему престоле после многих злоключений и подвигов.

Для государя достаточно было обладать правом на престол по рождению. В этом видели гарантию того, что в выборе властителя не участвует падшая человеческая воля. Так короли превратились в особую расу: во Франции им приписывали способность творить чудесные исцеления. Пушкинский Пугачев показывал на теле «царские знаки» - отметины судьбы, печать высшей санкции. Узурпаторы Ренессанса выдумывали себе фальшивые генеалогии - ибо только королевская кровь могла оправдать насильственные и вероломные действия на пути к власти. Даже Рюриковичи, царившие на Руси веками и чьи права на престол едва ли могли быть кем-либо оспорены, возводили свою генеалогию к цезарям. Королевская кровь была достаточным основанием, чтобы взять власть и властвовать, а для остальных - чтобы повиноваться, рискуя спасением души за нарушение долга.

Парадоксально, но именно на этом фундаменте, на «священном праве королей», пытались строить правопорядок христианской цивилизации на протяжении столетий, и это при том, что в самом Новом Завете ничего об этом нет. Что касается Ветхого Завета, то вся история Израиля будто нарочно складывается так, чтобы дискредитировать саму идею монархии. Даже пример царя Давида свидетельствует, насколько неограниченная власть может быть опасна для души самого властителя и для его ближайшего окружения. А уже преемники Давида показали, насколько она может быть опасна для всего Израиля. Даже династия, основанная ревностными Маккавеями, сразу пустилась в ожесточенные междоусобицы, что в конце концов привело страну к римской оккупации. Однако позже из этих библейских историй извлекались лишь обобщенные нравоучительные сентенции, которые - не без подтекста, конечно, - верноподданнейше подносились венценосцам, точно так же, как в эпоху абсолютизма им же верноподданнейше подносились идеи естественных прав человека.

См.: Р е н а н Э р н е с т. Марк Аврелий и конец античного мира. Ярославль, «Терра», 1991, стр. 201 - 203. (Цельс - римский философ, критик христианства, известный нам по трудам Оригена, на которого и ссылается Ренан.)

Р е н а н Э р н е с т. Указ. соч., стр. 318.

Н и ц ш е Ф р и д р и х. Сочинения в 2-х томах, т. 2. М., «Мысль», 1990, стр. 674.

М а к и а в е л л и Н и к к о л о. Государь. Сочинения. М., «ЭКСМО-Пресс», 2001, стр. 56.

В Писании установление монархии недвусмысленно описывается как массовый каприз, идущий вразрез с предостережениями пророка Самуила. Последний пытался отговорить израильтян, но те стояли на своем. Наконец, в откровении Самуилу Господь говорит: «…послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтобы Я не царствовал над ними» (1-я Цар. 8: 7).

Торонто, Канада

Писал, что в мире существует 2 государства: «божий град» (церковь - град праведников) и «град земной» (государство - град нечестивцев). Земной град создан любовью к самим себе, доведенной до презрения к Богу, небесный - любовью к Богу, доведенный до полного самозабвения.

Как отмечает Августин: «Небесный град вечен; там никто не рождается, потому что никто не умирает; там истинное и полное счастье, которое есть дар Божий.» Церковь странствует по земле, имея цель на небе, церковь и теперь есть царствие небесное. Лишь в церкви - право и общая польза, истинная справедливость, мир и покой. К граду божьему принадлежит первый праведник - Авель. Основателем града земного был братоубийца - Каин. Государство - создание человеческое, его цель - временная, оно создано насилием, держится принуждением.

Оправдание государства в том, что оно поддерживает земной временный порядок, причем и тут государства разные: есть 2 вида земных царств. Одни - организации насилия и разбоя, они олицетворяют грех, несправедливость, насилие, «общество нечестивых». Другие царства - это «христианские государства», власть которых основана на заботе о подвластных. В конечном счете, оправдание государства - в служении церкви, в помощи небесному граду направлять мир земной к миру небесному, сохранять и поддерживать единство образа человеческих мыслей и желаний.

Не существует, согласно Августину, разных стран с различным устройством общества, разных народов и противостоящих друг другу империй, приведенных к единству под властью Рима. В становлении и развертывании сообщества людей сосуществуют два града, град добра и град зла, град бога и град сатаны, благодати и осуждения. Начала того и другого включены во все государственные образования, они доныне оспаривают господство над миром и существуют также в лоне христианского общества. Конечно, "вне церкви нет спасения", как утверждал еще Киприан Карфагенский, но Августин допускает возможность приобщиться к граду божиему даже тогда, когда по независящим от человеческой воли обстоятельствам мы оказываемся исключенными из земной церкви. Отметим, впрочем: этот принцип никогда не был принят церковными иерархиями, хотя и укоренился среди августинианцев.

Оба града охватывают весь мир. Выбор между ними зависит не от свободного решения человека, а от вмешательства извне, определяемого законами, от действия которых никто не может уйти. Так мы попадаем с Августином в атмосферу не подлежащего критике теологического детерминизма. Учение о благодати и предначертании послужило иррациональным ответом на вопрос о происхождении и судьбе человека, продиктованным ситуацией того времени. И объяснение падения Рима от руки Алариха не выходит за рамки ирреального. Сам "град божий" был бы охвачен теми же противоречиями, если бы он не отождествлялся с официальной церковью, стоящей над всякой властью. Августин не определяет достаточно четко природы самой власти. Наделено ли государство божественной природой или же оно целиком пребывает в царстве зла - не ясно.

Добро и зло живут по ту сторону этого мира. Не будучи в силах собственными средствами обеспечить себе лучшую участь, человек Августина направляет все свои помыслы и поиски счастья и справедливости в сторону вечности. И небесный град будет всегда отождествляться с правящими силами, с системой владычества над массами, растворяя в мифе все искушения добиться воздаяния и всякую надежду на освобождение.