Софья была прелестным созданием, ее любили все – император, императрица, так называемый "отец" Дмитрий Львович Нарышкин. Мария Антоновна и ее дочь были настолько хороши, что никто не удивлялся, и не было духу осудить всех виновников создания этого ребенка.

Муж Марии Антоновны Дмитрий Львович Нарышкин был старше своей красавицы-жены и смирился с двойственным положением при дворе и при жене. Все дети, рожденные от Александра I, назывались Нарышкиными. Однажды на Венском конгрессе император Александр I спросил своего любимца Дмитрия Львовича о здоровье детей, тот ему ответил: "О каких детях, Ваше Величество, справляетесь? О моих или о Ваших?"

Но, несмотря на создавшуюся в его семье ситуацию, Нарышкин Д.Л. обожал всех детей Марии, особенно светловолосую, голубоглазую, нежную и хрупкую Софью.

Дача Нарышкиных по Петергофской дороге, где жила Софья, была настоящим маленьким дворцом, из окон которого был виден Финский залив, Петербург и Крондштат. Английский стриженый сад со шпалерами, лабиринтами, усыпанными желтым песком. В покоях - тяжелое великолепие Павловских времен, расписные потолки, золоченая мебель, обои из Парижа.

Во время приемов его Величества вечер - бал открывался традиционным полонезом в паре с Марией Антоновной.

В обычные же вечера император, прибыв во дворец Нарышкиных, удалялся вместе с хозяйкой дома в будуар, устроенный ею для их встреч. Здесь все просто, мило, интимно. Мария говорила Александру, что в этом укромном уголке она чувствует себя счастливой, и ненавязчиво внушала императору, что это и его дом. Александр по натуре холоден, поэтому он благодарен любовнице за то, что она пробуждает в нем порывы страсти, изумляющие его самого. В кругу второй семьи он наслаждался теплом и очарованием домашнего уюта, которого лишен его супружеский очаг.

Императрица Елизавета с достоинством переносит его предательство.

Александр горд от счастья и от любви к дочери Софье. Он пишет своей сестре Екатерине: "Я нахожусь дома и пишу тебе из уютного гнездышка, где моя любимая женщина и долгожданный мой ребенок. Моя дочь Софья украшает мое существование".

В объятиях прекрасной Марии Александр забывал все: пышные церемонии, строгость придворного этикета, залы императорского дворца, где его преследует тень окровавленного отца, и жену, которая была с ним рядом в ночь убийства. Только вдали от жены он пытается стать другим человеком - человеком, не имеющим воспоминаний.

Но он не оставляет императрицу и живет с двумя женщинами и даже время от времени навещает спальню императрицы, так как не теряет надежды на рождение наследника престола. Устав от двойственного положения со своими женщинами, он мог бы расстаться с Марией Антоновной, но его сдерживает опасение за здоровье его единственной дочери.

Софья Нарышкина мужественно переносила свою болезнь. Император Александр выбрал ей в мужья графа Шувалова, свадьба была назначена на лето. Из Парижа привезли великолепное подвенечное платье, но невеста смотреть его отказалась.

Во время ледохода болезнь усилилась, началось кровохарканье. Государю врачи боялись сказать, что дни Софьи сочтены.

Софья боролась со своей болезнью; как только ей становилось легче, она вставала, бродила по замку, уверяла всех, что она почти здорова.

Ее друг детства и возлюбленный, князь Валерьян Голицын, узнав о ее болезни, был постоянно при ней и часто уговаривал ее хоть что-нибудь поесть.

Софья, оглянувшись на свою няньку Прокофьевну, говорила: “Ну, давай овсянку кончать! Уф! Видишь, кончила. Не плачь, глупенькая! Мне лучше. Спасибо! Князь почитает, а я отдохну”.

Поднимая ее на руки, князь чувствовал, что с каждым днем она становилась все легче и легче. Он перенес ее на балкон и усадил в кресло. Софья прижалась к нему лицом: “Как хорошо! Какое море! Какие паруса! Куда они плывут? Далеко-далеко. Когда доплывут... ” “Когда доплывут, меня уже не будет”, - угадал ее мысли Голицын.

Она стала расспрашивать его о Тайном обществе. Но он рассказывал немного, боясь, что она может проговориться государю, но чувствовал, что она понимает больше... Он пытался отвлечь ее от мрачных мыслей.

Она прочитала ему стихи:

О, стыд! О, ужас наших дней!

Как звери, вторглись янычары;

Падут бесславные удары,

Погиб увенчанный злодей!

Она сказала, что стихи ей дал Дмитрий Львович. Няня тоже об этом рассказывала.

И вдруг она прошептала: “Как ты думаешь, он знал? Говори...” - “Я думаю, всего не знал, - ответил он через силу, - просто больной, несчастный...”

Софья с тревогой в голосе обратилась к своему другу Голицыну: “Валенька, я видела ужасный сон, вещий сон... Вы хотите убить его, у тебя, родненький, любимый мой, единственный мой, поднимется рука на моего отца! Уж лучше бы ты меня...”

Она вся затрепетала, забилась, как раненая птица, зарыдала, а затем зашлась в раздирающем кашле. Наконец, кашель затих. Он думал, не позвать ли на помощь.

Но она открыла глаза: “Не ушел? Ничего, не бойся, прошло. Только не уходи, побудь со мной...”

Он упал на колени, глаза наполнились слезами.

Софья продолжила: “Ничего, не плачь, все будет хорошо. Я не хочу видеть Шувалова, я хочу убежать с тобой. Если надо будет, убежим, да?”

Голицын улыбнулся. На мосту у ворот застучали копыта, они прислушались.

На прощание она перекрестила и поцеловала его: “Если я умру, помни, я всегда с тобой. Ну, дай мне благословение. Помоги и помилуй нас. Спаси нас, Матерь Пречистая! ”

Он выбежал из комнаты. На лестнице Голицын встретился с императором, посторонился с низким поклоном. Государь нахмурился, он давно просил Марию Антоновну не принимать князя Голицына. Софья, наперекор требованиям отца, проводила все свое время с Голицыным и не пускала на глаза жениха графа Шувалова. Государь был раздражен.

Но когда он увидел состояние своей единственной дочери, он сразу забеспокоился. Он не видел ее всего два дня и очень испугался такой перемене. Он только теперь понял, что она смертельно больна.

Вернувшись в город, через некоторое время князь Голицын получил письмо от матери Софьи, она просила немедленно приехать к ним. Он понял, что Софья умирает.

Отец сидел у ее постели и думал, что она хорошенькая и что в ней заметна кровь Романовых, которая чувствовалась в посадке головы и в живости взгляда. У Софьи был веселый темперамент самой Великой Екатерины, а до того, как на нее оказала свое разрушительное действие болезнь, своей прекрасной фигурой она напоминала Марию Нарышкину. Он заметил, что волосы, курчавившиеся вокруг головки девочки, были влажны от пота, и вытер ей лоб своим платком. Она должна поправиться, просто должна! Ее именем он раздавал милостыню, за ее здравие заказывал службы в монастырях по всей России.

Если Господь заберет у него Софи, то это может означать только одно - что он до сих пор не прощен... Александр замыслил для нее блестящий брак, достойный законной дочери царя. Он часто слышал, сидя с закрытыми глазами, звуки фортепиано, извлекаемые прелестными пальцами дочери.

Он постоянно читал ей - все равно что, хотя она его почти не слушала. Однажды он остановился и посмотрел на нее.

Он вспомнил свой давнишний разговор с Голицыным. Голицын советовал ему отречься от престола. Александр подумал: “Что я сделал для людей, я даже не дал своей единственной дочери счастья, запретив ей встречаться с любимым человеком, навязывая нежеланного ей мужчину. Чем искупить, что сказать, что сделать, пока еще не поздно? Или уже поздно?”

Софья открыла глаза, ему показалось, что она думала о том же. Она стала успокаивать его: “Не надо, папенька, милый. Не думай, не бойся. Все будет хорошо”.

Когда он вышел из комнаты, он увидел Дмитрия Львовича Нарышкина, который стоял в темном углу у двери и тихо плакал. Обманутый муж, над которым все смеялись, любил это чудное дитя, как свое.

Государь обнял его, и оба заплакали. Он попросил Нарышкина, если что случится ночью, - послать за ним.

Поехал на маневры, после них поскакал снова на дачу Нарышкиных. Что произошло там, он не мог потом вспомнить с ясностью. Там было много незнакомых людей. Среди них он узнал Марию Антоновну, которая бросилась к нему на шею с криком “Alexander!”, плачущего Дмитрия Львовича и старую няню, которая всем рассказывала, что “Софьюшка умерла тихо, во сне”.

Софья лежала в подвенечном платье, и только легкая прядь волос шевелилась на лбу покойницы от ветра.

Государь прикоснулся губами к холодным губам единственной любимой дочери и вдруг на ее груди увидел маленький портрет императрицы Елизаветы. Рядом с дочерью стоял ее любимый человек, ее друг, князь Валерьян Голицын. Софья была между ними, как будто соединяла своим “присутствием” непримиримых людей.

После смерти дочери Софьи Александр сблизился со своей женой Елизаветой.

Знаете, Lise, что больше всего меня мучает? То, что от меня несчастны все, кого я люблю, - заговорил он, и она почувствовала, что он теперь не лжет.

Мы несчастны от вас?

Да. Софьина смерть, ваша болезнь, все от меня. Вот чего я себе никогда не прощу. О, как страшно думать, что нельзя вернуть, искупить. Я пришел к вам, и вы меня...

Она не дала договорить, охватила его голову и прижала к себе, без слов, без слез.

Когда он ушел, она легла спать, вспомнила разговор с государем и вдруг поняла, что он гибнет и она не в состоянии его спасти.

Мария Антоновна тяжело переживала потерю дочери и после похорон вместе со своим мужем Д.Л. Нарышкиным отправляется за пределы России, где услышала, что император Александр скончался в 1825 году в Таганроге, вскоре после смерти самого любимого человека - их единственной дочери Софии.

Нарышкины в 1833 году поселяются в Одессе. Мало кто из одесситов в немолодой женщине, изредка появляющейся на бульваре с господином преклонных лет в старомодном камзоле и длинном сюртуке, признавал светскую "львицу" - возлюбленную императора России Александра I. Многие, встречающиеся с ней в Соборе, знали, что старик, неотступно следующий за Нарышкиной, никто иной, как ее супруг Дмитрий Львович Нарышкин.

После смерти в 1838 году Дмитрия Львовича Нарышкина, своего верного мужа, Мария Антоновна направляется в Палестину. Почти год она провела на Синайском полуострове, замаливая свои грехи. Обрела ли она там покой, никто не знает.

Мария Антоновна последние годы жила в Европе и нашла свое успокоение в 1854 году на кладбище Sudlicher Friedhof в Мюнхене.

Александр I и его возлюбленная Мария Антоновна Нарышкина

Великий князь и император Александр I (1777–1825) 23 сентября 1793 года, с благословения Екатерины II, сочетался законным браком с принцессой Луизой-Марией-Августой Баденской, получившей при крещении в православной церкви имя Елизавета Алексеевна. По единодушным отзывам современников, это была очень красивая, образованная, безукоризненно воспитанная и доброжелательная женщина. Она очаровывала не только своей красотой, но деликатным обращением и внимательностью к окружавшим её людям. В придворных кругах, когда хотели похвалить какую-нибудь девушку или женщину, говорили: «Она очаровательна и безупречна, как великая княгиня Елизавета Алексеевна». Великий князь Александр Павлович был тоже красив, и в первые годы их совместной жизни с Елизаветой Алексеевной они составляли необыкновенно гармоничную супружескую пару. Но на несчастье Елизаветы Алексеевны, Александр I очень любил красивых женщин и потому, довольно быстро охладев к своей супруге, стал часто заводить любовные интриги на стороне. Многие дамы императорского окружения пользовались его вниманием, и ни для кого это не было тайной. Но будущий император, быстро загораясь чувством к какой-нибудь даме, очень быстро охладевал к ней, воспламенившись уже к другой.

Однажды на балу во время Масленицы (это было в феврале 1801 года) цесаревич Александр Павлович обратил внимание на очень красивую придворную даму из свиты своей жены. Это была Мария Антоновна Нарышкина, су-прута Дмитрия Львовича Нарышкина, обер-егермейстера Высочайшего двора.

Мария Антоновна Нарышкина (1779–1854), урожденная княжна Святополк-Четвертинская, дочь князя Антона Святополк-Четвертинского, родилась в Москве и воспитывалась в семье, где её тётка, княгиня Святополк-Четвертинская, и две её двоюродные сестры - княгиня Трубецкая и княгиня Шаховская - славились своей благотворительностью, строительством вдовьих домов в Лефортове, сохранившихся до наших с вами дней, уважаемые читатели, и созданием общества сестёр милосердия «Утоли моя печали», в здании которого до сих пор царит медицина. Не лишена была такого гражданского чувства долга перед неимущими и страждущими и Мария Антоновна. Но в большей степени она, ревностная полька, обеспокоена была судьбой своей разделённой между тремя государствами родины, а потому собирала вокруг себя польских патриотов. Ходили слухи, что принятие польским сеймом конституции Польши не обошлось без участия Марии Антоновны.

Салон Марии Антоновны был единственным местом в Петербурге, где можно было говорить свободно, даже о самом Аракчееве, которого, к слову сказать, Мария Антоновна просто ненавидела.

Но в то время, когда на неё обратил внимание великий князь Александр Павлович, она блистала своей красотой и грацией на придворных балах императора Павла I. Менее чем через месяц после бала, такого памятного для великого князя и Марии Антоновны, император Павел был убит заговорщиками, и в жизни Александра Павловича наступил новый период: он стал Императором Всероссийским.

Несмотря на все эти и тяжелые, и в то же время радостные для многих события, император Александр I не забыл Марию Антоновну, и в течение последующих почти четырнадцати лет она была его фавориткой. Хотя об этом при дворе и не провозглашалось громко и официально, но как однажды высказался бытописатель Вигель: «О взаимной ее любви с императором Александром я не позволил бы себе говорить, если бы для кого-нибудь она оставалась тайной».

Действовавшие при дворе законы фаворитизма не позволили мужу Марии Антоновны - Дмитрию Львовичу Нарышкину - как-то явно реагировать на измену его жены, да и личность любовника заставляла мужа склоняться перед ним в перегиб. Те же законы заставляли императрицу Елизавету Алексеевну страдать тайно от всех, в том числе и от своего супруга, и найти утешителя своих страданий, тайного любовника В первые годы связи с Марией Антоновной Александр I ревновал свою возлюбленную, а потому тех своих подданных, которые отваживались ухаживать за Марией Антоновной, отправлял в далекие и долгие командировки, и не только в европейские страны, но и в противоположную сторону.

В 1805 году Россия приняла участие в войне с наполеоновской армией в составе анти-французской коалиции, которую составляли Англия, Турция и Австрия. Сначала русские войска одерживали победы: Кутузов у Кремса, затем в Шёнграбенском сражении. Но 20 ноября 1805 года русские потерпели поражение под Аустерлицем, о котором мы имеем почти наглядное представление через роман Л. Н. Толстого «Война и мир» и его героя Андрея Болконского.

Этот период времени в жизни Марии Антоновны Нарышкиной отметил в своём романе «Александр I» Д. С. Мережковский:

«Вскоре после Аустерлица появилось в иностранных газетах известие из Петербурга: „Госпожа Нарышкина победила всех своих соперниц. Государь был у нее в первый же день по своем возвращении из армии. Доселе связь была тайной; теперь же Нарышкина выставляет её напоказ, и все перед ней на коленях. Эта открытая связь мучит императрицу“».

Однажды на придворном балу государыня спросила Марию Антоновну об ее здоровье.

Не совсем хорошо, - ответила та, - я, кажется, беременна.

Обе знали от кого.

«Поведение вашего супруга возмутительно, особенно маленькие обеды с этой тварью, в собственном кабинете, рядом с вами», - писала дочери своей, русской императрице, великая герцогиня Баденская. Шла речь о разводе.

Но за двадцать лет к этому все привыкли, и уже никто не удивлялся. Марья Антоновна была так хороша, что не хватало духа осудить ее любовника.

«Разиня рот, стоял я в театре перед ее ложей и преглупым образом дивился красоте ее, до того совершенной, что она казалась неестественной, невозможной», - вспоминал через много лет один из поклонников княгини Нарышкиной.

«Скажи ей, что она ангел, - писал Кутузов о Марии Антоновне жене, - и что если я боготворю женщин, то для того только, что она - сего пола; а если б она мужчиной была, тогда бы все женщины были мне равнодушны».

«Всех Аспазия милей

Черными очей огнями,

Грудью пышною своей…

Она чувствует, вздыхает,

Нежная видна душа;

И сама того не знает,

Чем всех боле хороша», -

пел о ней старик Державин.

Никто не удивлялся и тому, что у мужа Марьи Антоновны, Дмитрия Львовича Нарышкина, две должности: явная - обер-гофмейстера и тайная - «снисходительного мужа», или, как шутники говорили, «великого мастера масонской ложи рогоносцев».

Добродетельная императрица Мария Феодоровна писала «добродетельной супруге» Марии Антоновне: «Супруг ваш доставляет мне удовольствие, говоря о вас с чувствами такой любви, коей, полагаю, немногие жены, подобно вам, похвалиться могут».

Любовник, впрочем, был не менее снисходителен, чем муж. Однажды застал он Марью Антоновну врасплох со своим адъютантом Ожаровским. Но она сумела убедить государя, что ничего не было, и он поверил ей больше, чем глазам своим. Но следовали другие, бесчисленны её поклонники, большею частью из молоденьких флигель-адъютантов.

В июле 1713 года Мария Антоновна разрешилась от бремени сыном, которого назвали Эммануилом В отличие от западноевропейских королей, которые своих детей от фавориток признавали официально, брали к себе на воспитание во дворец, затем присваивали им титулы и обеспечивали дворцами и землями, Александр I, хоть и не имел иного прямого наследника, не отважился на такой поступок. (Возможно, он не был полностью уверен, что это именно его сын.) Однако через месяц после рождения сына, 30 августа 1713 года, он отослал Дмитрию Львовичу Нарышкину собственноручно написанный рескрипт, в котором говорилось: «Принимая искреннее участие в благосостоянии семейства вашего, я, согласно с желанием вашим, полагаю сделать следующее распоряжение: 1) все движимое и недвижимое имение, которое будет оставаться по кончине вашей, разделить между братом Эммануилом и сестрами его, Мариною и Софиею, на законном основании; 2) таким образом, имение, доставшееся Эммануилу и Софии, оценить с тем, что сумма, какая за оное причтется, заплачена будет дочери вашей Марине из моего Кабинета По предстоящей вам надобности в деньгах вы получите при сем 300 тысяч рублей. Сумма сия в свое время должна быть вычтена из той, которая выше сего назначается в пользу старшей сестры Марины. Ежели при жизни моей не мог бы я привести к совершению сего постановления, я возлагаю на наследников моих исполнить во всей силе и со всей точностью сию столь близкую к сердцу моему обязанность» (Д. С. Мережковский).

Текст этого рескрипта не производит впечатления душевной широты благодетеля, он пронизан желанием окутать благотворительный акт тайной, доступной только немногим Из него ясно, что Эммануил и София - это его дети, а Марина - дочь Дмитрия Львовича Нарышкина Александр I не только не поддержал своего сына Эммануила вниманием и заботой, но уже в следующем, 1814 году прекратил с Марией Антоновной всякие отношения.

Напомним, что это был период, когда на долю Александра I выпали Отечественная война 1812 года, а затем Заграничный поход 1813–1814 годов и международный конгресс победителей Наполеона в 1814 году. В эти два года он почти всё время был при армии и редко бывал в Петербурге.

В свете говорили, что Мария Антоновна Нарышкина «сама порвала ту связь, которую не умела ценить». Мы не знаем, справедливо ли было такое суждение. Можно только предположить, что женщина, муж которой получил такой рескрипт, должна испытать не только стыд, но и настолько глубокое разочарование в своём возлюбленном, что уже о любви не могло быть и речи.

С прямыми наследниками у Александра I было неблагополучно: две дочери, рождённые императрицей Елизаветой Алексеевной, умерли во младенчестве. Первая дочь Александра Павловича от Марии Антоновны умерла тоже. Вторая, Софья, которую император считал бесспорно своей, осталась в живых, но с детства была предрасположена к туберкулёзу, или, как тогда говорили, «была слаба грудью». Александр очень любил Софочку, постоянно навещал её, особенно больную. Но Софья, больная чахоткой, несмотря на все старания её вылечить, умерла совсем еще юной, накануне своей свадьбы.

В 1825 году Александр I, порвавший со своей фавориткой и примирившийся с женой, императрицей Елизаветой Алексеевной, умер в Таганроге при загадочных обстоятельствах и был похоронен (он или его двойник?) в Петропавловской крепости. Его самая яркая и долголетняя фаворитка-любовница Мария Антоновна Нарышкина из рода князей Святополк-Четвертинских скончалась в 75-летнем возрасте значительно позже императора - 6 сентября 1854 года.